18

Портер — день первый, 10.40

Эмори поняла, что ее сейчас вырвет.

Едкая густая желчь подступала к горлу. Эмори с трудом сглотнула и поморщилась от мерзкого послевкусия.

Глубоко задышала открытым ртом и заплакала.

Он отрезал ей ухо! Какого черта! Почему…

Ответ пришел почти сразу, и она едва не задохнулась и закашлялась. Жгучие соленые слезы текли по лицу и капали на колени. Она пыталась вытереть лицо, но слезы не останавливались.

Она задыхалась и икала, все ее тело сотрясалось. Лило не только из глаз, но и из носа. Когда ей казалось, что она начинает успокаиваться, откуда-то снова подступали страх, боль и гнев — и все повторялось сначала, лишь немного слабее, чем раньше.

Припадок наконец прошел, и дыхание успокоилось. Эмори долго сидела неподвижно. Голова стала странно пустой и легкой, зато болело все тело, ныли мускулы, лицо распухло от слез. Она ощупала наручники, все еще надеясь, что они не настоящие, а игрушечные или такие, которые продаются в магазинах для взрослых — о таких ей рассказывала подруга Лори. По словам Лори, ее бойфренд предлагал поиграть с ними, но она наотрез отказалась.

Никакой кнопки, отпирающей наручники, она не нашла; браслет плотно сидел на запястье. Наручники невозможно отпереть без ключа. Можно попробовать взломать замок, но для этого надо найти шпильку, булавку или что-то подходящее. Нужно поискать…

Кого она обманывает? Она понятия не имеет, как взламывать замки.

Эмори прекрасно знала о существовании Убийцы четырех обезьян. О нем знали все жители Чикаго, а возможно, и весь мир. Известно было не только то, что в городе орудует серийный убийца. Все с ужасом говорили о том, как он мучает похищенных девушек, прежде чем убить их: отрезает части тела и посылает родственникам. Сначала ухо, потом…

Свободная рука Эмори непроизвольно метнулась к глазам. Хотя ее окружал сплошной мрак, все же она различала очертания предметов; он пока не тронул ее глаза.

Пока… Может быть, он до них доберется, когда возвратится сюда.

Сердце у нее забилось чаще.

Сколько осталось времени до того, как…

Нет, нельзя о таком думать. Нельзя, и все.

Нельзя думать о том, что кто-то вырежет ей глаза, пока она еще жива.

«И язык тоже, дорогуша. Не забывай про язык. После уха и глаз он вырезает язык и посылает обрубок мамочке и папочке. Незадолго до того, как…»

Голос у нее в голове казался странно знакомым.

«Ты не помнишь меня, милая?»

Она кое-что сообразила — и сразу же почувствовала, как изнутри поднимается гнев.

— Ты не моя мама! — сквозь зубы процедила Эмори. — Моя мама умерла!

Боже! Она сходит с ума. Разговаривает сама с собой. Может, это от укола? Что он ей вколол? Неужели у нее галлюцинации? Или она просто спит и видит страшный сон, побочное действие. А потом она…

«Милая, все неприятные последствия ты сможешь обдумать потом, когда у тебя будет больше времени. А сейчас постарайся придумать, как отсюда выбраться. До того как он вернется. Ты не согласна?»

Эмори поймала себя на том, что кивает.

«Я желаю тебе только самого лучшего».

— Перестань!

«Обдумаешь потом, когда ты будешь в безопасности. А до тех пор… Эм, сейчас все плохо. Я не могу написать тебе записку и вытащить тебя отсюда. Это гораздо хуже, чем директор школы».

— Замолчи!

Тишина.

Единственными звуками были ее собственное дыхание, пульсация крови в здоровом ухе — и саднящая боль под повязкой.

«На том месте, где было твое ухо, дорогуша».

— Пожалуйста, не надо! Прошу тебя, замолчи!

«Лучше тебе уже сейчас принять то, что случилось. Прими и иди дальше».

Эмори спустила ноги со своей импровизированной лежанки. Колесики заскрипели, и каталка поехала к стене; ударившись о нее, покатилась назад. Когда ноги коснулись холодного бетона, Эмори захотелось визжать. Страшно было ступать неизвестно по чему, но о том, чтобы сидеть неподвижно и ждать, пока ее похититель вернется, и речи быть не могло. Надо срочно придумать, как выбраться отсюда.

Она напряженно вглядывалась во мрак, стараясь найти хотя бы крошечный источник света, но никакого света не было, кругом одни тени. Эмори подняла руку к лицу. Собственные пальцы она заметила, только когда поднесла их почти к самому носу.

Эмори заставила себя встать, не обращая внимания на головокружение и боль на месте уха. Глубоко вздохнула и для равновесия ухватилась за край каталки рядом с тем местом, куда ее приковали наручниками. Она стояла неподвижно, пока тошнота немного не отпустила.

Как темно! Слишком темно.

«Милая, а если ты упадешь? Представь, что ты куда-то пойдешь, споткнешься и упадешь. Как по-твоему, пойдет падение тебе на пользу? Лучше сядь и хорошенько подумай. Как тебе мое предложение?»

Эмори старалась не обращать на голос внимания; она осторожно вытянула левую руку вперед и сжала пальцы. Ее рука схватила пустоту. Эмори пошла вдоль каталки, ища стену, возле которой стояло ее ложе. Правая рука лежала на каталке, левую она тянула вперед. Шаг, другой, потом…

Пальцы коснулись стены, и она чуть не отпрянула. Шершавая поверхность показалась ей влажной и грязной. Она осторожно провела ладонью в обе стороны, нащупала какое-то углубление и провела по его краям кончиком пальца, пока не нащупала еще одно углубление, на сей раз не горизонтальное, а вертикальное. Чуть ниже узор повторился. Ее палец обводил прямоугольники.

Шлакоблоки.

Она поднесла палец к носу, понюхала.

Ничего.

«Знаешь, там, где есть одна стена, обычно бывает и другая. Иногда попадается и дверь, и окно… или даже два окна. Попробуй обойти помещение по периметру. Может быть, тебе удастся понять, в какой дыре ты очутилась. Правда, ты прикована к этой мерзкой каталке; не слишком удобно идти и тащить ее за собой».

Эмори с силой дернула каталку, сдвинула ее с места. Снова заскрипели колесики. Она крепче ухватилась за край. Главное — держаться за металлический каркас, держаться за что-нибудь… ей стало чуточку легче. Она понимала, что это глупо, и все же…

«Каталка — как костыль. Кажется, так говорят?»

— Да пошла ты! — вслух сказала Эмори.

Левой рукой ведя по стене, а правой волоча за собой каталку, она медленно продвигалась вперед. Ноги шаркали по полу — медленно, нарочито мелкими шажками. Она считала шаги, пытаясь представить себе пространство, в котором находится. Прошла двенадцать шагов, прежде чем наткнулась на первый угол. По ее приблизительным подсчетам, одна стена равнялась примерно двенадцати шагам.

Она повернула и двинулась вдоль стены налево. Каталка отчаянно сопротивлялась, не желая менять курс. Вскоре она за что-то зацепилась и застряла. Эмори дернула сильнее, каталку занесло, как тяжело нагруженную магазинную тележку с заблокированным колесом. Потом колеса выровнялись, и каталка сдвинулась с места.

Она снова побрела вдоль стены.

Как и предыдущая, эта стена была сложена из шлакоблоков. Пальцы с каждым шагом ощупывали швы; Эмори водила по стене вверх-вниз в поисках выключателя, двери — чего угодно, но ничего не находила, только очередной шлакоблок.

Шесть шагов. Семь.

Эмори ненадолго остановилась; у нее кружилась голова. Она ничего не видела — как темно! Она почти ничего не видела перед собой, даже прижавшись носом к стене. Задрав голову, она гадала, насколько здесь высокий потолок. Да и есть ли он, потолок?

«Конечно, милая, здесь есть потолок. Серийные убийцы очень умны; ты не первая девушка, которая попала в его логово. Скольких девушек он уже похитил? Пять? Шесть? Он успел отточить все приемы. Не сомневаюсь, помещение, в котором ты находишься, надежно заперто. И все-таки не останавливайся, исследуй дальше. Твое поведение мне по душе. Так гораздо лучше, чем сидеть и ждать, когда он вернется. Сидеть и ждать — для дураков. А у тебя появилась цель. Ты проявляешь инициативу».

Эмори провела рукой по стене, наклонившись как можно дальше вперед, потом привстала на цыпочки, потянулась вверх.